Previous Story
Паруйр Севак -Неумолкаемая колокольня :Звон помрачения
ЗВОН ПОМРАЧЕНИЯ
Ах, если то было спасенье…
О Спас,
Избавь от такого спасения нас!..
.. Искусные пальцы забыли рояль,
Безмолвна заброшенных клавиш печаль!..
Он вновь в Панкалты в своем доме живет,
Чанкырской тюрьмы удручающий свод
Уже далеко от него,
Но в мозгу…
В мозгу к оболочке клок тьмы прилипал,
Как пар кипятка, что летит к потолку,
Клубился под черепом,
Вился, витал,
И. Словно слизняк, копошился, скрипел
Тот мрак
И никак отлипать не хотел.
По улице шел он, накинув пальто, —
В ушах его оклик внезапно гремел:
Казалось, зовет его Сиаманто,
Казалось, окликнул его Даниел…
Когда уж смеркалось,
Казалось ему —
В гостиную, прямо к нему, через тьму
Шагает кабаноподобный аскер
И, сняв ятаган, отстегнув револьвер,
Горячие камни вздымает в руках.
И… криком взрывался
В душе его страх,
И он зажигал все лампады вокруг,
Садился, вздыхал облегченно.
И вдруг
Глазами вращал — в них метался испуг, —
Казалось, лампад языки — это кровь,
И он задувал их затравленно вновь.
А чаще он вскакивал так… без причин,
А чаще… был там он —
В отчизне армян, —
Бродил он по Мушу, входил он в Карин,
С любовью глядел на престольный наш Ван…
Хоть сам он —
в Стамбуле,
А мысль его —
там!..
В Армении там, говорят,
Без армян
Цветут анемоны по тихим садам,
Чей цвет восковых лепестков источал
Вина аромат и сердца опьянял,
Теперь —
не навек ли? —
багровым он стал,
И запах тяжел их —
так пахнет лишь кровь,
Дразня раздражающе ноздри бычков
Кочевников-курдов…
А юный вьюнок —
Эстет, что не терпит уродства ни в чем,
Карабкался молча на горный отрог,
Чтоб собственным нежно-зеленым крылом
Прикрыть капли крови
На серых камнях,
Спешил занавесить утесов бока,
На выступах чьих,
Как на острых клыках,
Дрожал
От победных рывков ветерка
Нарядной одежды армянки клочок,
Поблекший теперь уже до белизны
От солнца ли
Или от горя, что рок
Дал полною чашей испить без вины,
Дрожал он от ветра,
Белесый клочок…
Почетного самоубийства флажок…
А те из утесов,
Куда и вьюнок,
И даже лишайник забраться не мог,
Чьи красные стены
В отвесной дали.
Расщелины белые пересекли
Подобно колоннам различной длины, —
Огромным органом они взметены
Над амфитеатром армянской страны, —
Так эти утесы
Стонали с тоской,
Когда ветер-варвар холодной рукой
В них бил, музыкального слуха лишен,
Гудели утесы,
И жалобный стон
Органным аккордом над миром несло:
— Что здесь приключилось?
Что произошло?!!
А глупой кукушке никак не понять —
Бескрылый мозг птичий
Не может объять
Случившееся, —
И наивно она,
Как только вокруг расцветает весна,
В эфир
через паузы
весточку шлет,
Домой
языком телеграфным зовет:
-Ку-ку! Отзовитесь!
Что с вами? Ку-ку!.. —
Напрасно кукушке кричать на суку!
Умершим услышать тебя не дано,
А те, кто по свету рассеян давно
Как горсть ячменя —
среди птиц у гумна,
Как пригоршня крови —
в воде, что мутна,
Те, хоть позывные твои и поймут,
Уловят их сердцем, душой обоймут,
Но только — увы! — на призыв дальний твой
Ответят они лишь горючей слезой,
Миганием век и биением жил,
Набухших от гнева, что их опалил,
И сердцебиеньем ответят на зов,
Но только не радостным гулом шагов
Счастливых скитальцев, идущих вдали
К родимому дому дорогой побед:
— Топ-топ! (Мы идем!)
— Топ-топ-топ! (Мы пришли!..)
Попробуй с ума не сойди,
Вардапет!…
Там —
В горном Сасуне, где за облака
Деревья ореховые забрались
И спорят с оленями, кто на карниз
Быстрее поднимется,
И, как рога,
На лбу волосатом утеса растут,
Там —
В горном Сасуне, где реки ревут,
Где в темных оврагах колючки, как лес,
На них, на листву — и вкусна, и бела —
Действительно сыпалась манна с небес,
(Сасунские горы изобилуют манноносными ясенями, чей клейкий затвердевший сок и зовут манной.)
Что бедным крестьянам подспорьем была.
Но… манна небесная заменена
Небесною карой — повсюду она!..
Теперь
На камнях Цовасара следы —
(Цовасар — гора в Сасуне.)
с колодцами схожие чем-то слегка, —
следы от железных лаптей пастушка
(Имеется в виду юный Давид Сасунский.)
Заполнены струйками талой воды,
И в них полумесяц, холодный как лед,
С намеками речь о прощенье ведет…
А в раме Марута, что эпосом свят,
Паломников нет —
Только совы грустят
И стонут, что мир — суетою объят…
Орех на орехе лежит,
Им опять
Гнить осенью:
— Некому их собирать!..-
Овец одичавших и диких стада
С гор тянутся:
— Некому больше стрелять!.. —
До Мушской долины дойти иногда
Решаются:
— Некому их воровать!.. —
И кошка в кадушке для теста рожать
Котят приготовилась:
— Некому гнать!.. —
Коровы
О яслях уже вспоминать
Давно перестали, но все же пока
Страдают, —
Как полный кувшин молока,
Набухшее вымя им трудно носить,
Не выплеснув:
— Некому их подоить!..-
Его о ладони камней они трут
И хрипло мычат:
— Нестерпим этот зуд!.. —
И манну в Сасуне средь ласковых гор
Медведи сосут, наживая запор,
И, в храмах святых алтари оскверня,
Катаются с ревом, закончив обед,
Тем ревом Огана-Горлана дразня, —
Почтенья к сасунским безумцам уж нет!..
Попробуй с ума не сойди,
Вардапет!..
…Венера с вершины Немрута блестит
Так ярко,
Как будто горит не звезда,
А миски пастушьей сверкает луда,
И кажется облаком белым тогда
Путь Млечный
Когда чужеземец глядит…
И сын армянина,
Того, кто сумел
Лишь чудом судьбы всех родных избежать,
Когда он, приехав в родимый предел
По визе туриста, начнет целовать
Ногою Сипана священного склон,
Не примет ли тоже за облако он
След саманокрада — ваагновский след…
(Млечный Путь у армян называется также Путем саманокрада. По древней легенде бог молнии и неба Ваагн в тяжкий неурожайный год украл у других богов саман и, убегая по небу, рассыпал его, оставив след, который и выглядит Млечным Путем.)
Попробуй с ума не сойди,
Вардапет!..
Царит там теперь
Паутина одна,
Лениво зевая, мечтает она:
Хоть волки бы сытые стали рыгать,
Чтоб голос живой — пусть любой — услыхать!
Но волк редко сытым бывает,
И вот
Вновь дремлет она,
Оживая раз в год,
Когда в обезлюдевший вымерший край
Зачем-то заедет
Заптий-полицай,
И взвоет ШАРКИ,
(Шарки — вид восточных песен.)
Навевая тоску, —
Ни ПЕСНИ ГУМНА;
Ни ХВАЛЫ ЖЕНИХУ;
Ни ЛУННАЯ НОЧЬ;
ОРОВЕЛ не плывет;
В Армении
Кто без армян запоет,
Кто в танце характер покажет живой?
Ни песни обрядовой,
Ни трудовой —
Нет песни армянской в Армении.
Нет!..
Попробуй с ума не сойди,
Вардапет!
А ночь, тяжело придавив чернотой,
Заляжет, как буйвол, угрюмый и злой,
Рогами держа небосвод над собой.
Уродливыми ртом
Будет молча, с трудом
Жевать злодеянья она и погром,
А их — если даже скотиною быть —
И то нелегко будет переварить.
Тьмы черной чернила, печально до слез,
О бойне элегию станут писать,
Но вместе с рассветом
Чернила опять
Сотрутся, как… кровь и армянский вопрос…
А утро!
Глаза каждый раз открывать
Оно, как наивный ребенок, начнет,
Ему будет мниться опять и опять,
Что жизнь как текла,
Так и ныне течет:
Вот-вот мать шлепки маслобойки прервет
И соню-сынулю
Во двор позовет…
И снова над тихой деревней вот-вот
Мычащего стада волна потечет…
Услышав, как стонет в саду ветерок,
Сорвется и вдаль полетит лепесток…
Вода
через рыхлые грядки, как крот,
Прорыв их, тихонько ужом поползет…
Плуг с пашни ближайшей
К дороге свернет,
И лемех, как зеркало, зайчик пошлет,
И яркие блики скользнут по лицу
Соседской невестки,
Ее испугав:
Какому надумалось вдруг удальцу
Заигрывать с нею!
Об этом узнав,
— Ой, господи! —
Муж не простит никогда.
— О боже! —
Кровь может пролиться тогда!..
А утро,
Глаза открывая опять,
Обманется, словно ребенок, на миг,
Но тотчас придется всю правду узнать —
Что стало армянской сиротке под стать:
Ему б закричать —
Но не вырвется крик,
Ему бы заплакать —
Где слезы найдет,
Ему б умереть —
Смерть к нему не придет,
Ведь происхожденье свое он ведет
От Младшего Мгера, — о проклятый род!..
(Младший Мгер — сын Давида Сасунского, проклятый отцом и обреченный на бессмертие).
Ну кто, Вардапет,
Тут с ума не сойдет!..
Скучающий ветер стрелой полетит
По Мушской долине,
Чтоб грусть излечить,
Но ни одного он не встретит в пути
Ердыка, чтоб дым из него подхватить,
Как дикую кошку, трепать, теребить,
Пока от него не исчезнет и след…
Попробуй с ума не сойди,
Вардапет!..
Бюракном нагорье звалось, но пришли
Османы —
Бингёлом его нарекли.
А в нем — десять тысяч сверкает озер,
А в нем — десять тысяч звенит родников,
Теперь —
все они в ожиданье с тех пор:
Людских ждут шагов
И людских голосов,
Чтоб голову кто-то над ними склонил,
Как в зеркале, в них отразившись, возник
И, фыркая, жажду свою утолил,
Иначе, без этого — что за родник!
Иначе — родник ты,
Но станешь прудом,
Иначе —
не озеро,
А водоем,
Не то предстоит старой девой им стать,
Меж тем как инстинкт материнства опять
Щекочет ее все сильней и сильней,
Хоть сделай прививку, как оспы, чтоб ей
В себе жажду женщиной стать превозмочь, —
Но оспинки чешутся каждую ночь…
Евфратом звалась —
И… назвали — Мурад!
Шайтан с ним, Мурадом зовись, как хотят,
Лишь только б река оставалась рекой —
Сплавляла бы лес,
А не… трупы весной,
На берег швыряла бы
Пни и снопы,
А не черепа и не кости стопы!..
Лишь только б река оставалась рекой —
За все воздавала
Крестьянам с лихвой:
За то, что пахали и жали они!..
Лишь только б река оставалась рекой —
Вращала бы жернов живою водой,
В глубоких ущельях ревя, словно зверь…
Так было всегда.
А теперь!..
А теперь
Какая там пахота или полив,
Какая там мельница — нет больше нив!..
Как девушке снится колечко во сне,
Так грезит река о мостах в тишине,
О бедный Евфрат,
Тех мостов уже нет!..
Попробуй с ума не сойди,
Вардапет!..
У скольких народов есть озеро Ван?
Такое — чужой только спросит язык,
Подобный вопрос — для туристов и книг,
А спрашивать Вана лишенных армян
Смешно — не вопросы они задают,
Они утверждают — и этим живут!
— Есть рай на том свете,
И это — наш Ван!..
Эх, сердцеобразное озеро Ван,
Ты морем считалось всегда у армян,
Звалось ты Бийан, и Тушпа, и Бзнуник…
(Названия Ванского озера в разные периоды армянской истории.)
Тебя окружили, чтоб видеть твой лик,
Священный Вараг,
И Сипан, и Немрут,
Как невод, они свои тени плетут,
Забросив в тебя — не селедку ловить,
А краски, которых ни с чем не сравнить,
Ни с чем не сравнить и нельзя уловить!
В Востане спит ветер — глубок его сон,
(Востан, Айгестан — районы города Вана, Артамед — пригород Вана)
Хмельными он запахами опьянен,
То хмель Айгестана его усыпил,
Его аромат Артамеда сморил,
На яблоне спит он, чей в косточках плод
Гремит, если кто-нибудь сильно встряхнет,
Как будто в нем спрятана горсть янтаря!
Где ванец спасенный,
Тоскою горя,
Услышит тот звук,
Что знаком с детских лет?!..
Попробуй с ума не сойди,
Вардапет!..
И в том же Востоке,
Когда после сна
Встает пьяный ветер от стука плодов
Деревьев рожающих,
Долго спьяна
Петляет сначала он между стволов,
Потом устремляется к озеру он,
Чтоб там, у студеной водицы, согнать
Похмелья угар и прилипчивый сон,
Но ветер так жарок, что озера гладь
Трепещет, как женщина в страстной тоске,
И тут же стыдится — ведь невдалеке
Святой Ахтамар,
И покаянно ввысь
С мольбой уже волны как руки взвились.
Ах, волны,
Ах, ванские волны!
Пастух,
Что мыла не видел и месяц, и два,
Войдет в эти ясные волны едва —
И чист, словно стеклышко, легок, как пух,
А кожа там бархатна и так нежна,
Как теплая яловой телки спина.
И значит, без мыла мог ванец прожить
И так потихоньку богатство нажить!
А может быть, Семирамиды канал
Здесь золото тысячу лет рассыпал
По солнечным нивам и белым садам,
По красным оврагам и черным полям!..
Ах, Ванское море,
Когда темнота
Спускалась,
Воссев на Сипан и Немрут,
И клинописи, что века не сотрут,
Стирала на склонах,
Где Вана черта,
Когда восседала на озере тьма,
То небо бросалось в него, словно раб,
И резвая рябь превращалась не в рябь —
А будто вода закипала сама
От огненных звезд
В том озерном котле.
И звезды ли там пламенели во мгле,
Иль плавали тысячи ванских котов
С глазами, что ярче печных угольков,
Пытаясь от черного мрака спастись,
Иль тысячи тысяч каменьев
Зажглись
И завистью жгут ювелиров они,
Которыми славился Ван искони?!..
И вот, напоследок,
С цедилкой-ковшом
Большая Медведица — неба краса, —
Покинув в предутренний час небеса,
Без звука, без плеска ныряла тайком
В глубь озера,
чтобы воды зачерпнуть
И яркой лазурью на небо плеснуть,
Пусть блеклые краски заменит оно.
Но… в дырки-цедилки
Лазурь все равно
Стекала обратно — и озера гладь
Лазурью сияла,
А небо опять
Тускнело, чтоб блеклым по-прежнему стать!
Ах, Ванское озеро,
Что тебе в том —
Тускла иль лазурна небес глубина,
Когда в твоем городе,
Да и кругом,
Фанатик, всю жизнь ненавидящий свет —
Тьма,
Встав на колени,
И рвенья полна —
Власть хочет продлить
До скончания лет!..
И это в то время,
Когда и близка
Родная сестра твоя
И далека —
Севанское озеро…
Мой Вардапет,
Несчастный
И все же счастливый ты мой,
Поскольку не знал,
Да и знать ты не мог,
Что озеро
Собственной крови ценой
Даст свет
Даже скалам, где нет и дорог,
Под хрипы оленей и фырканье коз,
Когда, их пугая, сиянье зажглось.
Одно не смогла лишь сестра,
Что щедра, —
Дать городу Вану спасительный свет
И Ванскому морю, чей берег одет
В сплошную кромешную тьму до утра,
Севанское озеро
Вана сестра,
Навек превратившая кровь свою в свет!…
Счастливый ты мой
И несчастный ты мой
Попробуй с ума н е сойди,
Вардапет!..
У многих ли стран в мире
Есть Арарат?!
А если найдутся сказавшие “да”,
То бросит в них иронический взгляд
С презреньем Библия даже тогда
И спросит, пергаментный вытянув лик:
— Прочти-ка… Таких я не видела книг!
Арарат!..
Для нас и у нас,
Эх, и есть он, и нет —
Одна только видимость, как говорят!
Несчастный,
Счастливый ты мой,
Вардапет! —
Поскольку не знал,
Да и знать ты не мог,
Что смелых армян —
Альпинистов толпа,
Хоть рядом стоит Арарата чертог,
Спешат к поездам,
И ведет их тропа
К Эльбрусу двуглавому и на Казбек,
Чтоб над покоренной вершиною встать,
Взойти на Памир сквозь морозы и снег,
Тогда как —
Всего лишь рукою подать
От дома им
До араратских высот,
Вершины, чья девственно белая грудь
Армянские пальцы горячие ждет,
Зовет приласкать,
В поцелуе прильнуть,
Ведь ей не забыть поцелуй жениха,
Кто раны Армении в сердце пронес!..
Немало армян
Верит в бога пока,
Но пусть не наука решает вопрос —
Библейской горы
Однозначен ответ,
Жестокой судьбою,
всем тем, что стряслось,
Им сам Арарат говорит:
— Бога нет!..
Попробуй с ума не сойди,
Вардапет!..
Несчастный ты мой
И счастливый ты мой, —
Поскольку увидеть был жребий не дан,
Что будет Масис,
Арарат наш родной,
У новой, последней столицы армян
Стоять пред глазами,
Как будто дразня,
И будет безжалостно нас возбуждать,
Магнитом притягивая и маня,
И раны, что стали уже заживать,
Опять бередя:
Хоть и есть он, а нет!..
Попробуй сума не сойди,
Вардапет!..
Что может быть горше, страшней, тяжелей,
Чем матери боль,
Потерявшей дитя?! —
А если поступят еще с ней страшней,
Ту боль недостаточно сильной сочтя,
Погибшего
Выставят труп перед ней,
Причем ни на день,
А на множество лет?!!
Коль мать ты,
Попробуй ума не лишись!..
Так
перед лицом Еревана
Масис
Поставлен!..
Попробуй-ка тут,
Вардапет…
Мане Дунамалян
